Люди пишут..., истории, что заставляют задуматься Опции

[Лёлька]

Ты тоже переживаешь? (IMG:style_emoticons/default/smile.gif) Вот и я волнуюсь.

[Пенка]

Ага.Давай волноваться вместе - не так страшно. (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

[Лёлька]

Раритет
Ветеран труда, лауреат Государственной премии СССР, а теперь простой пенсионер Иван Иваныч вышел из подъезда кирпичной хрущевки, совсем по-детски улыбнулся солнышку и чихнул.
- Будьте здоровы, Иван Иванович! - воскликнула соседка с третьего этажа, отдыхающая на лавочке возле крыльца
- Спасибо! И вам не хворать, Ольга Ильинична! Как внуки?
- Да ничего, учатся, старший к экзаменам готовится
- Ох время-то летит! Вроде, вот бегал, кричал "Дядь Вань, прокати!"
- Да не говорите, Иван Иванович! Как еще живы, пол дома похоронили! - Соседка перекрестилась и оглядела двор - А ваша машина-то, еще в гараже? Когда сезон откроете?
- Да вот сегодня, думаю, открою! - Радостно ответил Иван Иваныч и похлопал по ручке маленькой складной двухколесной тележки - Аккумулятор вот поставлю - и на дачу!

При посадке в трамвай, руки Ивана Ивановича чуть не подвели. Пальцы все никак не хотели держать тележку с аккумулятором и он застрял на первой же ступенькею
"Дед! Выйди!", "Старик, держишь всех", "Мужчина, вам не стыдно людей задерживать?" - На него ополчился весь вагон . "Давайте, миленькие" шептал он больным рукам - "Чуточку еще осталось". Наконец, вторая ступенька была преодолена и двери закрылись.
Потом был неприятный разговор с кондуктором, который грубо измял пенсионное удостоверение, проверяя подлинность. Иван Иванович ухватился свободной рукой за спинку чьего-то кресла, сжался, достал пакетик с кошельком и трясущейся рукой отсчитал деньги за провоз багажа. Много монет просыпалось на пол, но сил и возможности нагнуться в вагоне уже не было.
На выходе он замешкался, уткнувшись в спину какого-то молодого человека. Тот больно толкнул Иван Иваныча в плечо с словами "Чё лезешь?"
- Мне бы выйти! - попросил Иван Иваныч
- Готовиться к своей остановке надо заранее! - Юноша постучал старика средним пальцем по лбу, от чего все вокруг заулыбались. Двери закрылись.
- Дед, а че аккумулятор какой стремный? - Молодой человек брезгливо осматривал облезлую тележку и ее содержимое.
- Гэдеэровский! - Иван Иванович попытался заслонить свою поклажу
- На дорогу выползешь на своем "жигуленке", тебя и твою рассаду все водилы материть будут до самой дачи. Помирать тебе пора, дед, освобождать жилплощадь.

Выйдя на следующей остановке, Иван Иванович поправил веревочки на тележке и стер платочком плевок хама с аккумулятора, который заслужил при слишком долгой возне на выходе из трамвая. Вытаскивая поскрипывающую тележку из многочисленных ям в асфальте тротуара, он вспоминал, как пятьдесят лет назад на этом месте было огромное поле. По наспех насыпанным гравийным дорогам шла техника, шли люди, строившие огромный завод. Поле отступало перед новыми корпусами, железнодорожными путями и жилыми кварталами. Среди этих людей шел тгда и Иван Иванович, молодой выпускник сталинградского политехнического. Шел запускать печи, которые давали стране столь необходимый металл.
Наконец, показался гаражный массив. Отогнав стаю собак и перебравшись по заботливо оставленным доскам через огромную лужу, Иван Иванович шел мимо пыльных рядов гаражей. Собственные ворота оказались измазаны какими-то каракулями. Иван Иванович попытался понять, что это, но разобрался лишь в составе краски. Нитро эмаль для него по прежнему казалась очень дефицитной вещью, так что он решил, что это какая-то метка кооператива. "Должников метят, за месяц задолжал", загрустил он. Затем достал заграничное средство от ржавчины, что подарил сын, побрызгал в замок калитки, вставил ключ и открыл дверь.
В гараже стоял аромат мастерской. Пахло так, что от удовольствия перехватило дыхание. Каждый год он ставил машину на зиму и каждый год не было большей радости, чем весной встречаться с ней. На самодельных верстачках стояли коробочки с запчастями, лежали тряпочки, пропитанные маслом. Старые бензонасосы, предохранители, конденсаторы, диодные мосты - все, что можно было разобрать, перебрать и починить. Пахли старые камеры для покрышек, доски смотровой ямы, пропитанные автомобильными жидкостями всех видов - от тосола до бензина. И конечно, пахло машиной. Заботливо укрытая брезентом от вездесущей пыли, она стояла и ждала своего единственного водителя. Иван Иванович вытер слезы рукавом пиджака, включил свет и аккуратно свернул брезент.
Коснувшись серебристой ручки двери, сердце кольнуло. Иван Иваныч сел на водительское кресло, погладил руль и потянул рычаг капота. Словно хирург, он разложил на тряпочке необходимые инструменты. Зажмурившись от боли в спине и пальцах, чуть не уронив, Иван Иванович поставил аккумулятор. Ключом "на десять" затянул клеммы. Потом снял крышку трамблера, осмотрел бегунок. Руки быстро вспоминали машину. Пальцы ухватились за ушки специальных гаек на крышке воздушного фильтра. Раз-два-три. Осмотрел, поставил на место. Раз-два-три. Проверил жиклер холостого хода. Пару раз нажал на лапку бензонасоса. Наконец, звонко щелкнула "масса". Иван Иванович открыл ворота, подпер их заранее приготовленными металлическими скобами и сел за руль.
Зажигание. Три попытки. Еще раз. Машина с хрипом завелась, выплевывая едкую сажу.
"Давай, давай!" - сиял Иван Иванович, а машина постепенно просыпалась. Вот перестала покачиваться стрелка тахометра, обороты выровнялись и стали нарастать. Иван Иванович аккуратно утопил ручку подсоса. стрелка плавно опустилась чуть ниже цифры "десять". Хорошо. Покачал педаль газа. Обороты набирались ровно, без провала. Наконец он включил передачу и выкатил машину из гаража.

Спустя неделю, Иван Иванович вновь засобирался на дачу. Он ехал в среднем ряду, строго соблюдая скоростной режим. На заднем сидении, заботливо укрытом толстой полиэтиленовой пленкой стояли ящички с рассадой. Завидев на трамвайной остановке соседку, он включил поворотник.

К остановке, с пыльными и утомленными людьми подкатил желтый Опель Берлинетта 1974-года , красующийся черным капотом и убедительным рокотом из под него.
- Ольга Ильинична, что ж вы не предупредили, вместе бы поехали!
- Да я только подумала, на дачу, что-ль съездить? Пяти минут не простояла, как вы подъехали! - Соседка села в машину - А все-таки не сравнить с "Жигулями", а, Иван Иванович?!
- Что вы, Ольга Ильинична, куда им! - Иван Иванович посмотрел на знакомого юношу на остановке, перегнулся через соседку к окну и крикнул - "На жилплощадь зарабатывать надо, а не стариков ждать, сынок!".

Иван Иваныч строго соблюдал скоростной режим. Обгоняли его крайне неохотно - всем хотелось разглядеть Берлинетту, сохранившуюся в идеальном состоянии. Водители приветственно бибикали, даже инспекторы ДПС улыбаясь, отдавали честь. Иван Иваныч одел солнцезащитные очки и полностью опустил стекло. Когда показался знак окончания городской черты, он поднял стекла - на большой скорости ветер мог поломать рассаду!


© greatgonchar

[Пенка]

Помирать тебе пора, дед, освобождать жилплощадь.

Надеюсь,оно получит по заслугам,когда придёт время.

[Лёлька]

Вроде бы и не плохо повествование закончилось, а осадок остался.
Наверное, стоит поучиться желанию жить у этого хорошего человека.

[Лёлька]

Перепост отсюда
Крысы бывают разными!

(IMG:http://www.ecofauna.org/system/files/images/normal_magenta.jpg)


Во время обеденного перерыва в шахте наверх не вылазит никто. Обедают там же. И один шахтёр после обеда прикорнул и заснул. Те, кто с ним работали в одной смене, должны были его после окончания перерыва разбудить – таков был уговор. Но они куда-то запропастились на несколько минут, но это неважно. Просыпается мужик от того, что кто-то его кусает за палец.

Не до крови, но очень неприятно. И спать не даёт. Открывает глаза – крыса! Он её отогнал с помощью рук и матерных слов. Только снова закрыл глаза, опять кусает, зараза. Он и кидался в неё породой, и чего только не делал – не отстаёт. Плюнул, поднялся и погнался за ней по штреку. Через полминуты там, где он лежал, всё завалило нафиг. Обрушилось перекрытие. После этого случая каждый раз, когда мужик приходит на работу и обедает, к нему приходит крыса, та самая.

Он отрывает треть своего тормозка и даёт ей. Сидят вместе едят. Поели, она встала и ушла. И так каждый раз. Откуда она узнаёт, когда у него следующая смена, никто понять не может…

[Пенка]

Вот тебе и крыса...

[Лёлька]

Очень характерные ситуации, столько раз сама в них попадала!

А шапочка где?

Ой, таки не нравится мне за сходство с реальной жизнью анекдот: «Это вы нашего Мойшу из речки вытащили? А где его шапочка?»

Ехал в самый ливень по рабочим делам, увидел тётку, у которой сломался зонт. Остановился, посадил, подвёз до метро — и в благодарность получил только козью морду, что не до пункта назначения. Я ж буржуй на колесах, посреди рабочего дня просто так покататься поехал, никуда не спешу — что мне стоит довезти её с Кузьминок до Новослободской?

Знакомая позвонила в истерике: не успевает подготовить урок по английскому. Мне не жалко, перевёл ей шесть страниц, пока сидел на работе. Остался виноват: «Почему на абзацы не разбил? В оригинале всё по-другому, как я нужное место найду?»

Другу экстренно понадобилась крупная сумма, а у меня всего пять штук свободных. Остался с таким ощущением, как будто не отдал ему последние деньги, а сам должен остался.

Мать работает на «скорой». Четыре дня назад доставили пожилую тётку. Отрубилась на остановке, и два молодых парня почти полчаса до приезда «скорой» держали тётку на непрямом массаже сердца, чем, собственно, жизнь ей и спасли. Мать их видела. Одному пришлось самому укол делать — перенервничал, у второго руки не поднимались и куртка (не рубашка!) от пота промокла. Тётка уже домашний хавчик лопает, а сердобольные родственнички хотят знать, не осталось ли координат спасителей. Не поблагодарить — на лечение стрясти: устроили тётеньке трещину в ребре в процессе реанимационных мероприятий. И даже уверения, что профессиональный медик был бы не столь деликатен и пару рёбер бы сломал как пить дать, не работают…

Люди, задолбали! Будьте людьми! А то помогать вам — просто страшно.


© zadolba.li

[Пенка]

Люди, задолбали! Будьте людьми! А то помогать вам — просто страшно.

Грустно,но правда.

[Лёлька]

Царский подарок

Ехал я в полупустом троллейбусе и спиной слушал выступление бойкого дядьки чуть за сорок. Он выступал, а двое старичков согласно поддакивали ему.
Дядька:
- ...Правительство думает, что народ быдло и будет все это терпеть? При советах мы как здорово жили. И кому это мешало?
(слушатели согласно кивали)
Дядька продолжал:
- Они дождутся когда народу надоест и он поднимется на новую революцию. Да что далеко ходить, я - всю жизнь работаю, не лодырь, если и выпью, то только по праздникам, а вот не могу прокормить своих детей... Ни на что не хватает, живем, как в блокадном Ленинграде...
Рядом со мной сидела благообразная старушка в кокетливом берете, маленькая, ножки до пола не достают. Она встала, подошла к выступающему мужику и спросила:
- Мужчина, а сколько у Вас детей?
Мужик:
- Двое...
Старушка порылась в своем ридикюле и достала из него два маленьких бублика. Протянула мужику и сказала:
- Вот, спрячьте - это для Ваших детей.
Мужик:
- Так...это...
Старушка:
- Можете не благодарить, а детки хоть сегодня будут счастливы, сытыми уснут. От меня не убудет – я то не живу как в блокадном Ленинграде, сама почти не помню - маленькая была, когда меня вывозили из Ленинграда, а мама моя пережила, рассказала...
Старушка села обратно ко мне, а концерт как-то весь расстроился и иссяк, все в троллейбусе стихли.
Мужик какое-то время пытался избавиться от двух бубликов, но под взглядами людей не решился, спрятал в карман и увлекся пейзажем за окном...

© Grubas

[Пенка]

Старушка:
- Можете не благодарить, а детки хоть сегодня будут счастливы, сытыми уснут. От меня не убудет – я то не живу как в блокадном Ленинграде, сама почти не помню - маленькая была, когда меня вывозили из Ленинграда, а мама моя пережила, рассказала...

Хорошо на место нытика поставили. (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

[Лёлька]

Просто замечаю, что, чем больше человек имеет, тем больше он возмущается, тем больше ему все должны.
А тут - тихая, скромная, думаю, что не особо и богатая старушка с бубликами...

[Зефир]

Правы, хватает любителей поныть.Я в таких случаях сразу обрываю человека и привожу примеры, когда людям не в пример тяжелее, а они не ноют. Как правило, нытики тут же затыкаются.

[Лёлька]

А существует ещё категория людей, которые говорят, что им нет дела до чужих проблем, "своя рубашка ближе к телу", своя, порой даже выдуманная, проблема кажется им глобальнее.

[Лёлька]

Тридцать третий канал

Одни люди считают зиппинг нервным заболеванием, другие – моральным уродством. Моя бывшая придерживалась второго мнения. Она дала это понять, когда запустила стеклянную вазу мне в голову, поставив тем самым точку в затянувшейся зиме. Странно, что мы называли ее семейной жизнью.

После развода я испытал облегчение. Домашние вечера превратились в убаюкивающее скольжение с одного телеканала на другой – рядом не осталось никого, кто мог бы нарушить мою зиппинг-нирвану. В приливе вдохновения я даже подключил спутниковое ТВ. Полторы сотни каналов сделали забеги по кругу почти бесконечными.

Не знаю, почему я остановился. Обычная комната: шкаф, кровать, портрет Есенина на стене. Черт его поймет, что меня там зацепило. Наверное, статичность картинки. Я ждал минуту, две, три, но на экране ничего не менялось. Только на постели под одеялом кто-то пару раз шевельнулся.

Моя программа дала сбой. Каждый раз, нажимая кнопку на пульте, я проглядывал первые кадры, определял, какой шлак вынесло на берег – ток-шоу, сериал или выпуск новостей, и шел дальше. А тут завис. На фильм не похоже – таких пауз даже на студии Довженко не делали, на реалтити-шоу тоже не тянет. Тогда что?

Утром, допивая свой чай, я снова взялся за пульт. Против обычного не стал перебирать все каналы, начиная с первого – сразу нажал две тройки. Странную комнату транслировали по тридцать третьему каналу.

На экране прямо в камеру смотрела темноволосая девица и красила губы, вытянув рот в смешную дудочку. Первая мысль была: все-таки реалити-шоу. Но тут девица вздрогнула, выронила помаду и, как будто, уставилась прямо на меня.

- Мама! – шепотом сказала она.

Я приготовился услышать бравую музыку и ласковый вопрос за кадром: «Пугает собственное отражение? Воспользуйся нашим…»

- Реклама, - разочарованно вздохнул я.

- Чего? – спросила девушка чуть громче. – Вы…вы… кто?

- Хорошая попытка. Имитация диалога со зрителем, - почему-то с переходом к делу создатели ролика не спешили.

- Какая имитация? – незнакомка оторопело потерла висок. Этот жест показался мне знакомым. Внутри что-то дернулось и затихло. Но разбираться со смутными воспоминаниями было сейчас не время.

- Вы меня слышите? – осторожно, чтобы не выглядеть в собственных глазах идиотом, спросил я.

- Ну да. Еще и вижу вдобавок.

- Это трюк какой-то? – я постарался, чтобы вопрос прозвучал грозно. – Как это сделано?

- Вы МЕНЯ спрашиваете? – похоже, девица рассердилась. – Понятия не имею, как вы попали в мое зеркало!

- Зеркало? Я вижу вас по телевизору!

- Чудеса! Правда? – она внезапно улыбнулась, шагнула назад и села на кровать. Улыбка сделал ее похожей на хорошенькую лягушку, и самую малость – на Алису Селезневу. Наверное, это сходство и заставило меня поверить, что она понимает в происходящем не больше моего. Гостья из будущего не может врать. – Яна. А вас как зовут?

- Василий. Э-э-э… Василий Андреевич, - незнакомка в телевизоре была раза в два моложе меня.

- И что нам с вами делать, Василий Андреевич? Мне бы докраситься и на занятия, а вы тут все зеркало закрыли.

- Я могу попробовать выключить телевизор.

- Попробуйте. Хотя нет, подождите! Вдруг это все случайно вышло. Ну, знаете, как с телефоном бывает. Раз, и вклинился в чужой разговор. Сейчас выключитесь, и больше так не получится.

- Один раз уже получилось. Я видел Вашу комнату ночью.

Девушка изменилась в лице.

- Ночью? Вы смотрели, как я сплю?

Мне вдруг стало неловко. Точно она сказала не «сплю», а «моюсь в душе». Странно, прозвучи ее слова чуть иначе, я бы попробовал сострить: «К сожалению, у меня не было возможности Вас поцеловать», но тут растерялся.

- Извините.

- Ладно, - она немного помолчала. – Я, наверное, побегу. До семинара десять минут.

- Бегите. Только… - У меня возникло сосущее чувство. Неправильно было ее отпускать. Все равно, что отказаться от путешествия в другой мир из-за сдачи годового отчета. Тут живая девушка в телевизоре, а у меня елки. Смешно же! – Вечером приходите. Скажем, часов в девять? Я как раз с работы возвращаюсь…

Она лукаво наморщила нос.

- Конечно, приду. Я же тут живу.

***

Я открыл входную дверь без пяти восемь. Мне пришлось оставить машину на офисной стоянке, чтобы, минуя пробки, попасть домой на час раньше.

- Василий Андреевич, это вы? – спросила Яна из комнаты. Уходя, я не рискнул отключить телевизор. Она сидела с книгой на кровати.

- Что читаем?

- «Двух капитанов».

- Заполняете пробелы детства?

- Нет, просто перечитываю. Иногда хочется чего-то абсолютно предсказуемого. Знаете, чтобы лишний раз не переживать за героев.

Конечно, я знал. Сам выбирал фильмы и книги по этому принципу. Предпочитал уютное, неторопливое и без эмоциональных потрясений. К примеру, затертого до дыр Конан Доила. Или Саймака. В конце концов, почему бы и нет? Нервотрепки мне и на работе хватает. А если хочется инъекции адреналина, можно новости посмотреть.

- Вы боитесь сильных чувств?

- Да, - Она сказала это так, что я понял: боится. Как аллергик апельсинов и клубники.

- Почему?

- Слушайте, а может, попробовать специалистов вызвать? Пусть они посмотрят, что с Вашим телевизором?

- Меняете тему, Яна? – Эта девушка мне нравилась. Ее лягушачья улыбка, мелкие зубки, затененные глаза, бледные веснушки на курносом носу. И бегство от сильных ощущений тоже нравилось. Оно роднило нас с ней, - Дело ваше. Так к каким специалистам мне обратиться? В телесервис? Или сразу к уфологам? А может, к психиатрам? Вдруг, вы всего лишь моя галлюцинация?

Она сидела на кровати. Я тоже, только по другую сторону экрана. Ей было двадцать или что-то около того. Мне тридцать восемь. Яна читала «Двух капитанов». И только за это в нее можно было влюбиться.

- Значит, будем хранить тайну? - хитро прищурилась она и отложила книгу. – Тогда, может, поболтаем? Расскажите о себе. Вы женаты? А дети есть?

И я начал рассказывать. О бывшей, с которой мы, к счастью, не обзавелись потомством – в условиях вечной зимы сложно вырастить счастливых детей. О работе в консалтинговой конторе – в меру скучной и не слишком доходной. О необременительных увлечениях сотрудницами офиса и периодическом бегстве от них под Мурманск, на озера.

Потом мы искали какой-нибудь странный передатчик, подключенный к моему телевизору или ее зеркалу. Ничего не нашли, зато сделали любопытное открытие. Второй телевизор, который стоял в соседней комнате арендуемой мною квартиры, тоже и на тридцать третьем канале показывал жилплощадь Яны. Только в другом ракурсе – из прихожей. Там, напротив входной двери висело большое зеркало, и в нем, по словам девушки-лягушки, появлялась моя удивленная физиономия.

- Это выходит, мне от вас никуда не спрятаться? – она изобразила ужас на курносой мордочке. – А третьего телевизора у вас нет? А то у меня еще в ванной зеркало!

- Советуете купить? Это не сложно.

Я предложил ей перейти на «ты». Она сказала, что для этого нужно выпить на брудершафт. Пришлось согласиться. Я пил коньяк из чайной кружки, Яна – компот из хрустального фужера. Ничего крепче у нее не нашлось. Мы встали напротив изображений друг друга и постарались, чтобы наши локти соприкасались. Было смешно. И Яна хохотала, пока у нее не потек компот из носа.

Потом я читал ей стихи Гумилева. «Сегодня особенно грустен твой взгляд. И руки особенно тонки колени обняв…» И Галича. «Прилетает по ночам ворон. Он бессонницы мой кормчий…». А потом как-то естественно перешли к прозе – «Витражам патриархов» Олди. К моему удивлению, Яна ничего не слышала об этом дуэте фантастов.

Мы уснули только под утро. Я собрался с духом и отключил телевизор. В квартире сразу стало пусто. Как в патроне, из которого выкрутили лампочку. Уже проваливаясь в сон, я вдруг сообразил, что Яна так ничего и не сказала о себе.

Ни слова.

Эта мысль не давала мне покоя весь остаток ночи. Утром я первым делом потянулся за пультом.

Комната оказалась пустой.

На меня смотрела наспех собранная постель, брошенный впопыхах на тумбочку фен и открытая дверца шкафа. Яна исчезла.

Я до последнего тянул с выходом из дома. Все надеялся, что она появится. Но когда стрелка на часах перевалила за критическую отметку, швырнул чайную чашку в раковину и хлопнул дверью. Если сейчас начихать на работу, то платить за квартиру очень быстро станет нечем. А значит, исчезнет единственный канал связи с Яной. Это мысль оглушила меня, словно вопль будильника в субботу утром. Надо же, как быстро отошла в мир иной старая система приоритетов. Мне ничего не стоит остаться без денег на жилье, бензин и еду, а я беспокоюсь только об изображении странной девушки на экране своего телевизора. Вот уж седина в бороду…



Яна вернулась домой только в девять вечера.

- Репетировали весну, - устало сообщила она и плюхнулась на кровать. – Представляешь, я играю Геллу. Ну, ведьму. У нас конферанс будет по «Мастеру и Маргарите».

И снова, как вчера, меня кольнуло едва уловимое воспоминание. Гелла… Конферанс по «Мастеру и Маргарите»… Помаячило и пропало. Зато осталась обида.

- Ты могла бы предупредить. Я испугался, не найдя тебя утром.

- Правда-правда испугался? Не шутишь? – на ее треугольном личике вспыхнул такой искренний восторг, что я засмеялся.

- Ну конечно! Решил, ты мне приснилась. Поэтому жду от тебя пароли и явки. Как твоя фамилия? Где ты живешь?

Все оказалось не так плохо. Яна жила не в Москве, но и не в Петропавловске Камчатском. Это был город-милионник в семи часах езды от МКАД. То есть ничего не стоило сесть за руль в пятницу вечером и в субботу утром оказаться у нее.

Но самое главное - Яна жила в городе моей юности. Пять лет в техническом вузе сделали его почти родным. Окончив эконом, я женился и уехал в Москву, однако, в тех краях до сих пор обитал кое-кто из моих друзей. Все складывалось удачно. Лишь бы дотянуть до конца недели. Сегодня была только среда.

- Моя очередь тебе читать, - Яна уже сидела возле зеркала. Она сняла его с тумбы и поставила на кровать. Теперь лицо девушки находилось в каких-то тридцати сантиметров от меня.

- И твой выбор пал на…

- Александра Грина. «Сто верст по реке». Знаешь такой рассказ?

- Не помню.

Пока она читала, я думал, что самое большое чудо на планете – это внезапное совпадение вселенных двух раньше не знакомых друг с другом людей. Совпадение прочитанных книг, любимых фильмов и песен, ключевых фраз, воспоминаний и страхов. Острое наслаждение от узнавания – мы с тобой похожи, похожи, несмотря на пропасть в два десятка лет.

- Эй, да ты уже читал этот рассказ! Я же чувствую!

- Читал. В седьмом классе. И потом пару раз перечитывал. Но мне нравится тебя слушать.

Три дня, точнее три вечера, переходящих в ночь… Вполне достаточно, чтобы понять, насколько все серьезно. Вернее, «насколько все необратимо». Наше знакомство с Яной было совершенно неизбежным, поэтому Провидение пошло навстречу и организовало маленькое чудо – связь между моим телевизором и ее зеркалом.

- Ты будешь у меня завтра? – Яна испугалась.

- Трусишь?

- Конечно! А вдруг вживую я тебе не понравлюсь? Ну, есть же там всякие флюиды, запахи, физическая совместимость, в конце концов…

- Есть. Но нам нечего бояться. Можешь поверить.

***

Возле дома Яны я был около семи утра. Кажется, впервые в жизни мне за всю ночь езды на автомобиле ни на минуту не захотелось спать. Возбуждение действовало не хуже пары банок энергетика. Нет, пожалуй, лучше - оно не вызывало изжоги.

Я взлетел на третий этаж, нашел аккуратную дверь с номером восемь, позвонил и замер в ожидании торопливых шагов. Но Яна не спешила открывать. Наверное, смогла уснуть только под утро. Я сделал глубокий вдох, почувствовав идущий из чьей-то квартиры запах утренних блинов, и снова нажал на кнопку звонка.

- Кто там? – женский голос за дверью никак не мог принадлежать Яне. Воображение нарисовало оплывшую тетку в линялом халате.

- Мне бы Яну. Калинину. Я не ошибся адресом?

- Ошибся! – тетка все-таки открыла дверь, продемонстрировав заспанную физиономию. Воображение оказалось на высоте – женщина явно страдала от лишнего веса и носила бледно-желтый махровый халат. – Нету у нас никакой Яны. И никогда не было.

В тот момент я испугался, но не сильно. Извинился перед разбуженной теткой, убедился, что ошибки с адресом нет, и вышел на улицу. Позвонил на домашний телефон Яны – она почему-то не дала мне сотовый, а я не стал спрашивать. Трубка вежливо ответила, что такого номера не существует, и ударила в барабанные перепонки очередью коротких гудков.

Не существует… Нет и никогда не было… Тебе все приснилось: девушка, рассказ Грина, портрет Есенина на стене…

Вот тут мне стало страшно. И бесполезная поездка показалась самой маленькой из возможных катастроф. Я еще раз десять набрал номер Яны – все впустую. Потом сел на скамейку возле подъезда и закурил. Попытался рассуждать если не спокойно, то хотя бы вменяемо. Яна не живет по продиктованному ею адресу. Что это может означать? Да только две вещи. Либо пора идти сдаваться в Кащенко, либо меня жестко разыграли.

Первую версию трогать пока не имело смысла. Для шизофреника я был слишком самокритичен. Тогда розыгрыш? Кто-то из приятелей постарался? Сомнительно. Во-первых, кому я нужен, чтобы устраивать по мою душу шоу Трумана? Во-вторых, смотри «во-первых». Нет у меня ни друзей, ни врагов, которые могли бы вбухать в подобную шутку, черт знает сколько денег, сил, времени - придумать сценарий, раздобыть нужную технику, найти хорошую актрису…

Под ребрами завозилась глухая боль. Яна актриса?

Даже если так, я должен ее найти. Есть вещи, которые невозможно сыграть. Для этого нужно хотя бы наполовину, хоть на четверть быть той, кем пыталась казаться девушка-лягушка. Значит, я не успокоюсь, пока не встречусь с ней. Почему она дала мне именно этот адрес? Ей было нужно, чтобы я сюда приехал. А потом что-то сделал? Кого-то нашел?

Из подъезда вышел мужик околопенсионного возраста с лицом цвета наваристого борща. Следом на поводке ковылял английский бульдог. Я поздоровался с собачником и спросил, не знакома ли ему Яна Калинина или кто-то в подъезде с такой фамилией?

- Дык, капитан Калинин с женой здесь жил. Прямо надо мной, - радостно сообщил мужик. – Ну как капитан – военным его, конечно, не назовешь. Скорее, артистом. Он в хоре при североморском флоте пел пока в отставку не вышел. Голос у него хороший был. Как с мужиками поддаст, так давай трубить: «На палубу вышел, а палубы нет. – Внезапно затянул хозяин заскучавшего пса, - Вся палуба в трюм провалилась. На миг я увидел оранжевый свет, упал, и пол литра разбилось…» Вот такой человечише!

- А увидеться с ним можно? Где он сейчас?

- На кладбище поди. Уже лет пять как помер. Жена квартиру продала и к родственникам съехала. В область куда-то.

- А дети у них были?

- Дети? Вот чего не помню, того не помню.

- Зачем вам их дети? – за моей спиной материализовалась крепенькая пенсионерка в ярко-розовой панаме и с корзиной в руке. – Калининых-то?

- Так у них в Подмосковье родственница на тот свет собралась… - начал сочинять я на ходу. – Домик хочет оставить. Вот попросила наследников найти. Сама она давно с ними связь потеряла. Лет пятнадцать назад.

- Ну, чиста триллер! – обрадовался мужик и подмигнул бульдогу. – Мне бы кто домик в Подмосковье оставил, шоб я от своей жабы убег.

- Иди, Паш, - беззлобно замахнулась на него корзинкой пенсионерка. – Тебе на Вальку молиться надо. Вот сляжет от своих болячек, наплачешься тогда, - потом повернулась ко мне. - Вам лучше не детей искать, а жену, Анну Кондратьевну. Больше никого не осталось.

- А дочь? – брякнул я наобум. – Вроде, ее Яной звали…

- Ну, вы и вспомнили. Яночка еще в девяноста седьмом умерла. Всего год в институте отучилась. Сердечницей была. Врачи твердили, до школы не протянет, а девочка невестой стать успела, - Женщина говорила, глядя в сторону. Как будто извинялась, что вынуждена через столько лет огорчить кого-то плохим известием, - Вы не на машине часом? – внезапно оживилась она. – Мне тут на кладбище к сестре перед Пасхой надо. Может, подбросите? А я вам могилку Яночкину покажу.

***

Всю дорогу я судорожно искал объяснение услышанному пока не оказался перед свежевыкрашенной голубой оградкой. За ней лежали две ухоженные могилы. Отца и дочери. С отполированного куска черного гранита на меня смотрела фотография курносой девушки. Моей девушки-лягушки. Под ней старой позолотой поблескивала безжалостная, как приговор врачей, надпись: «Калинина Янина Владимировна. 1978-1997»

Я оглох и потерял способность двигаться. Мир свернулся до размера крохотного клочка земли, на котором стоял надгробный памятник. Все остальное исчезло, погибло в ядерном взрыве миллион лет назад. А я продолжал стоять, зажатый между двух фактов: первый - всю неделю я общался с чудесной, волшебной, невероятной девушкой, второй – эта девушка умерла в прошлом веке.

Возле надгробия лежала пустая ваза из зеленого стекла в грязных разводах, оставленных весенним дождем. Эта безделица и заставила меня вспомнить. Точно она была рычагом, поднимавшим заслонку резервуара с голосами из прошлого.

… Мне двадцать два, и я живу с ощущением невыносимой легкости бытия. Денег, которые присылают родители, хватает на квартиру, шмотки, еду и пускание пыли в глаза прекрасному полу. Этот самый прекрасный пол существует для меня не в виде отдельных особей, а в режиме эпизодов. Эпизод Даша на дне города, эпизод Катенька по случаю посвящения в первокурсники, эпизод «блондинка с биолого-почвенного» во время пятничной пьянки… Где-то в затылке сидит надежда решить часть карьерных задач за счет очередной Дашеньки или Машеньки. На экономе до чертиков потенциальных невест с энергичными папами. Середина девяностых – время наивного цинизма.

Нет, эта девушка не перевернула мою жизнь и не заставила родиться заново. Просто ее эпизод неожиданно затянулся на целых три дня. Мы бродили по лесопарку, собирали подснежники, которые она упрямо звала пролеской, и пересказывали друг другу любимые книги, сидя на краю обрыва. Я пропустил колоквиум, чтобы сводить ее на «Титаник». Отменил свидание с перспективной Викой – дочерью владельца сети магазинов бытовой техники. А под конец третьего дня притащил Яну на вечеринку к приятелю в его мансарду.

И надо же было туда явиться самоуверенной Вике.

И надо же было мне согласиться на маленькое приключение с ней в ванной.

И надо же было приятелю распахнуть хлипкую дверь и громко прокомментировать увиденное.

У Яны был врожденный порок сердца. Она принадлежала к тем нежным цветам, которые живут до первого настоящего стресса. Я ничего об этом не знал, но незнание обстоятельств, как говориться, не уменьшает вины.

Голубая калитка скрипнула, нехотя пропустив меня за ограду. Шаткая лавочка подставила потемневшую от времени и непогоды спину. Я сел, потом наклонился и поднял с земли зеленую вазу.

Человек способен забыть то, что его разрушает. Мы помним ровно столько, сколько можем выдержать без большого ущерба для душевного комфорта. Все остальное прячем в дальнем углу шкафа за грудой старого тряпья и живем дальше: ходим на скучную работу, маемся в полудохлом браке и каждый вечер ныряем в зиппинг-нирвану. А потом память возвращается к нам парой случайных фраз, старой песней или… копеечной стекляшкой.

- Вася? Вы ведь Вася? – донесся из прошлого голос матери Яны. Худенькая женщина в черной кружевной косынке подошла ко мне сразу после похорон, – Яночка просила Вам сказать…

- Я не…

- Нет, нет, ничего не говорите. Она просила передать вам спасибо. Эти три дня моя дочь жила по-настоящему, как здоровый человек. Влюбилась напоследок. Эти цветы для Яночки?

Я, молча, протянул букет голубых пролесок. Женщина поставила его в зеленую вазочку, которую кто-то, словно нарочно, принес на кладбище для скромных лесных цветов.

***

Дорога швыряла под колеса пунктир ослепительно-белой разметки. Сумерки раскололи мир на две половины: темно-синяя трасса и светлое небо в языках розовых облаков. Стрелка спидометра дрожала возле ста восьмидесяти. Но мне было мало. Я рвался домой, чтобы убедиться – на тридцать третьем канале показывают заунывные сериалы или документальные фильмы о дикой природе, а Яна… Яна жила в моем воображении лишь до тех пор, пока ко мне не вернулось вытесненное воспоминание. Я надеялся и одновременно боялся, что никогда больше ее не увижу.

Квартира встретила меня ожиданием. Оно лежало в складках плотных штор, клубилось по углам сгустками пыли, смотрело в темноту белесым экраном телевизора. Не разуваясь, я прошел в спальню, нашарил пульт в морщинах покрывала и дважды нажал цифру три.

Яна лежала, свернувшись клубочком, на своей кровати и смотрела прямо на меня.

- Тихо, не надо ничего объяснять, - зашептала она, трогательно наморщив лоб. – Я знаю, ты не смог приехать. Хотел, но не смог.

- Прости…

- Мне не нужно было тебя отпускать. Пусть… пусть все останется, как есть.

Понимание навалилось одновременно с усталостью. Яна ничего не знает о своей смерти. Она живет в странном мире детских книг, студенческих репетиций и наших ночных разговоров. Девушка-фантом, игра моего воображения, напоминание о не случившейся жизни…

Я коснулся ладонью экрана телевизора. Его поверхность показалась неожиданно холодной, словно оконное стекло. Яна потянулась навстречу и прижалась щекой к моей руке.

- Как странно, я чувствую тепло твоей ладони. Первый раз… - сказала она, блаженно прикрыв глаза.

© snovazima

[Пенка]

я чувствую тепло твоей ладони. Первый раз

Хорошо,когда тепло..... (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

[Лёлька]

Хорошо,когда тепло..... (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

Причем - ВЕЗДЕ (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

[Пенка]

Причем - ВЕЗДЕ (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

да (IMG:style_emoticons/default/smile.gif)

[Лёлька]

Освящение

Борис Борисыч ждал сына ранним утренним автобусом, нервничал немного, не спал всю ночь — сын Вовка ехал на серьезный разговор, как пошутил по телефону. Борисыч понимал, что в каждой шутке есть доля шутки, а потому, хоть и знал наверняка, что сын --сам уже человек не молоденький, не обидит отца, но перебрал в голове все возможные варианты этого самого, серьезного разговора.

Пока заваривал чай, наблюдал, как Володя идет по деревенской улице, здороваясь с каждым соседом, останавливаясь на минуту у каждой калитки, неспеша приближается к родному дому.

Делов-то оказалось — подумаешь «серьезный разговор»! Закономерный, нормальный, жизненный вопрос возник на повестке дня. Поговорили, Борисыч, само собой, дал добро, Вовка наколол дровец на недельку, да после обеда засобирался обратно, домой, в столицу.

— Ты ж, батя, согласен? Ты ж не подумай чего. Живи хоть сто лет еще, нам твои деньги не нужны, просто мы ж за тебя переживаем, а ездить постоянно чего вот, если мы тут рядом под боком, дача у нас есть, опять же. Куда ж ее девать — прямо под боком, семь километров от города, одна остановка на электричке, машина есть, внуки твои, слава богу, все и с жильем, и с машинами... Просто, сам понимаешь, возраст же у тебя не шуточный, через пять лет сотня стукнет. Давай, батя, продадим это твое имущество, да перебирайся ближе к ванне, да теплому туалету уже. Хватит. Две курицы тут у тебя остались, да пару бабок знакомых, а там все в куче будем, все веселей. Я в шахматы с тобой каждый вечер играть буду, клянусь, батя, — сын не то, чтобы извинялся, но подбадривал Борисыча.

А подбадривать старика уже и не надо было давно. Сын звал постоянно перебраться в город к нему. Места в квартире хватает, невестка хорошая, в жизни Борисыча не обижала, а годы-то уже какие. Да чего грешить — сам он давно хотел переехать туда, где не надо рано с утра вставать, печь растапливать, а природы и там, в городе, хватает — Вовкина квартира прямо напротив парка большого, сиди себе на лавке среди деревьев, да и дыши. А сердце давно -- ни к черту, случись что, так и «скорую» не успеешь вызвать. Да и поедет ли кто к такому древнему дедку.

Деревня Борисыча когда-то была у черта на куличках: до города далеко, транспорт не ходил, реку размывало, так и по полгода до цивилизации не добраться было. А теперь-то! И мост построили, и маршрутки ходят, и коттеджей, вон, каких понатыкали кругом. Элитным местом стала Боярка. Земля дорогущая, выручить можно за старый домик столько, что и на новый в ином месте хватит с лихвой. Конечно, продать надо, да деньги сыну отдать в качестве благодарности за то, что досмотрит да похоронит по-человечески.

Что и говорить, Борис Борисович чувствовал себя счастливым человеком. Войну прошел, живым остался, с женой всю жизнь в любви и понимании прожил, сын — отличный человек, внуки толковые, здоров еще более-менее. Других старых бросают и даже не наведывают, а к нему ездят да все уговаривают перебраться к ним, чтоб заботится, досматривать. Волнуются. Хорошие люди у него получились — что сын, что внуки.

Володя вечером перезвонил, сообщил, что добрался нормально, да просто спокойной ночи пожелал, а Борисын сам ему напомнил: «Ты ж, Вовка, дело это не кидай, объявление о продаже запускай в дело, продавай, надо за лето–то продать, а то потом сад почернеет, слякотно во дворе будет, кто ж купит. А щас красиво, сад цветет».

По первой же рекламе приехали крутые мужики какие-то на джипах, ходили, шагами мерили, сколько от ворот до реки и до леса. Борисыч понял, что до хаты его дела этим покупателям вовсе нет, так и не звал даже внутрь. Ясно дело, снесут эту избу, да коттедж поставят с видом на реку. «Ну, это их дело уже», — сам себе гундел под нос старик.

Уехали, поблагодарили, спросили, когда сможет выехать хозяин, освободить помещение. Борисыч развел руками: «Дак я че мне тут собирать, освобождать? Брать из дома нечего — все есть у сына. Фотографии, одежу какую-никакую возьму. Это — полдня. И полдня на прощание с соседками, по сто грамм выпить, да и…Сыну звоните, когда заберет, тогда и переезжайте. И деньги — ему, все бумажные дела — к Володе, Владимиру Борисовичу, хлопцы».



— Да, батя, получилось быстрее быстрого. Сам не ожидал. Первые же позвонили, да купили, видишь. Хорошо. И не торговались даже. Так что ты теперь у нас — богатый завещатель, завидный жених — это все твое, сам распорядишься, как помирать соберешься. Держи, — Володя подал пухлый конверт с деньгами и продолжал укладывать в большой заграничный чемодан главную ценность — мундир отца, бывшего майора, аккуратно поправляя многочисленные ордена и медали, позванивающие серьезным и грустным металлическим голосом.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, Вова. Ты не думай, я не жалею. Я созрел давно к тебе перебраться, ничего меня тут не держит, иной раз просто поговорить охота, а не с кем. Я по ночам не сплю, сам с собой разговариваю. Особенно вот перед маем, война вспоминается так ясно, будто только что вернулся домой, — Борисыч говорил честно, собирался легко, без сожаления.

— Ой, батя, сейчас у тебя столько дел будет! Лешка наш семейное дерево в интернете делает, про награды твои по памяти пишет, а сейчас ты ему все подробненько расскажешь и про ордена, и про медали, и про то, как добывались они. Пусть будет внукам – правнукам память навсегда о войне, а то сейчас малышня не понимает, что за праздник такой отмечаем каждый год, в какой, такой войне и кто, кого убивал. А надо, надо же знать про своего деда, по крайней мере. Вот по ночам не себе под нос бубнить будешь, а внукам расскажешь, запишем все в летопись семейную. Интересно-о-о! И обязательно пойдем на парад Победы девятого, мундир свой наденешь, награды все начистим до блеска, цветов купим, да? Да, батя?!

— Да, Вова, пойду. Хочу. Раз уж я задержался еще на земле, за всех схожу. Надо. Ребят своих вспоминаю, сердце заходится до сих пор. Такими молодыми полегли, до сих пор не могу отойти я от этой войны, вспоминать не хочу — само вспоминается. Как вот ночку поразговариваю с ними, так на утро сердце окаянное колотится, из груди выскочить норовит. Пойду на парад, отдам долг своим ребятам, спасибо тебе. И дом-то продался как вовремя — прямо подарок к 9 мая. Как специально.



К городу подъехали быстро, но пришлось встать надолго в пробке — для репетиции парада двигалась и двигалась военная техника. Дед, разинув рот, прижался щекой к стеклу автомобиля и смотрел на эти признаки и войны, и победы, и мощи, вспоминая что-то свое. Вздыхал.

— Слушай, батя, а не рвануть ли нам в объезд? Я думал, завтра… А раз уж тут застряли, сейчас и заскочим на рынок, — И Володя, развернулся прямо на двух сплошных и съехал на кольцевую, пока Борисыч осмысливал его предложение.

— Рванем прямо сейчас — приодеть тебя надо бы. А то ты у нас в деревенское облачен, старухи наши во дворе засмеют, за Лешего примут. А мы ща тебе и курточку, и штанишек каких-нибудь прикупим, костюмчик, костюмчик спортивный. Даже лучше сейчас — завтра наро-о-оду будет — тьма.

— А! Ну, давай, давай, сынок. Я не против, как скажешь. Позорить не буду, давай пиджачок какой городской купим, согласен, согласен, — улыбался и заглядывал в зеркало в глаза сыну - водителю Борисыч.



В воротах огромного рынка Бирис Борисыч остановился, застыл, как мумия от открывшейся перед ним картины.

— Господи! Я на войне столько народу не видел! Кишмя кишит! Да что ж им тут всем надо?! Господи, сколько народу-то, как бы не потеряться. Тут, если разминешься – три года искать будут, Вова!

— Не бойся, найду быстро, если что. Иди рядом, сейчас подумаем, где тут на тебя что поискать и двинемся, — Володя отвел отца к сторонку, в начало первого торгового ряда. — Ты, батя, тут потусуйся. Тут самое интересное — блошиный рыночек. Вот — всякие вещички старинные, винтики, гаечки… Ты тут погуляй, а я сбегаю деньги поменяю. Далеко, не потащу тебя. На, мою кепку красную, я тебя сразу опознаю. Не бойся, гуляй тут, из ряда не выходи, главное, ладно?

Он надел на седую голову отца бейсболку с надписью «Динамо» и быстрым шагом пошел сквозь толпу, против течения.

Очередь в обменник была с километр, но стоять пришлось — за доллары никто не продаст, это точно.

Уже на подходе к тому самому, блошиному ряду, Володя посторонился — «скорая» пробиралась, ревя пронзительно на весь рынок, заглушая даже громкие рекламные объявления диктора.

Он отступил в сторону, подождал, пока машина проехала медленно, сигналя зевакам, бредущим по ряду в ту же сторону, что нужно было и ему. И вдруг что-то екнуло — к кому же еще эта «скорая», не с его ли батей что случилось, на сердце со вчерашнего жаловался? Володя, расталкивая локтями толпу, двинулся почти бегом к началу ряда.

Отец уже полулежал а машине, над ним зависли врачи — так и есть, «скорая» явилась к нему, Борисычу.

— Да, ему сталя плёхо, он вон там поругался с продавцом. Тот ему нагрубиль, дедушка ваш плакаль, кричаль, хотель милицию вызвать, — объясняла какая-то китаянка – торговка почти на чистом русском.

— Какой продавец, я не понял? — никак не «въезжал» Володя. — Мой отец ругался? Не поверю. А милиция тут причем?!

— Так и мы ему объясняли, дедушке, что милиция заодно с ними, все повязано, ничего не сделаете, а он… Он так плакал, кричал, ругался на всех нас, очень сильно плакал, а потом ему плохо стало, вот мы и вызвали… - пояснила продавщица газетной лавки.

Володя не понял ничего, да и не до этого было. Борисыч скоро пришел в себя, после укола задышал ровно, ехать в больницу наотрез отказался, тем более и врач «скорой» так понятно пожала плечами на вопрос Володи — старый уже, мол, чего везти куда-то.

Володя отвел отца в машину, выслушал его, обнял, вытирая слезы, льющиеся рекой из потухших глаз, посидел, подумал минут пять и вышел из машины, наказав: «Я быстро, смотри, опять тут у меня не... держись».

Там у прилавка, где только что стояла «скорая» никто и не собирался расходиться — спор, чуть ли не доходящий до драки, был в самом разгаре». Продавец с красной мордой, торгующий какими-то монетами и наградами всех времен и народов, отбивался от тех, кто был на стороне старика, получившего только что сердечный приступ.

— Да ты понимаешь, что такое для него эти ордена – медали?! Он воевал, для него это стресс какой! Это для нас — значки, бантики, а для него…

— Ворованым торгуют, совсем обнаглели, подонки! — еще один старичок тряс клюкой над прилавком, застеленным красным бархатом.

Володя постоял молча, послушал, потом подошел, раздвинул всех спорщиков, протянул раскрасневшемуся толстяку – продавцу конверт.

— Отбери все награды Отечественной. Отсчитай отсюда, сколько надо. Быстро давай!

Тот сначала не понял, потом трясущимися руками стал снимать с бархата ордена, медали, значки, бормотал что-то под нос, то брал калькулятор, то опять клал его в сторону, считая что-то в уме. Наконец, всю гору, сверкающую золотом – серебром, сложил в коробку из-под обуви, взял из конверта большую половину купюр, показал Володе, как будто испрашивая его одобрение, протянул и коробку, и похудевший конверт покупателю наград.



Парад смотрели с балкона. Борис Борисович, красивый и торжественный , сидел в высоком кресле, которое Володя вынес специально по такому случаю для отца из своего кабинета. А как только пролетели над площадью истребители, вся семья вышла из подъезда, чтобы вместе с дедом – ветераном принять участие в шествии таких же, как он, выживших в той войне. Толпа празднично одетых, сверкающих наградами, стариков собралась на площади Победы, где их поздравляли начальники города, фотографировали журналисты из разных газет, снимало местное телевидение. Борисыч присел у Вечного огня и открыл коробку.

— Па, а зачем? Ну, понятное дело — взял награды с собой, чтоб в Параде поучаствовали, а тут зачем? Что ты делаешь-то? — Володя закрыл спиной отца, на которого уже навели объективы изумленные журналисты. Странно как-то — сидит ветеран у Вечного огня с коробкой, доверху наполенной наградами, у самого — вся грудь в орденах…

— Так я ж специально взял, освятить-то где-то надо. А то вот в музей сдадим, там уж кто это сделает?

— Пап, тут же не церковь, вставай.

— А чем тут не церковь, если люди приходят поклониться погибшим, да головы склоняют, поминают. Самая что ни есть церковь — Вечный огонь. Вечная вам память, люди добрые, вечная память, — и Борис Борисыч, как перед распятием, перекрестился, закрыл коробку и пошел по проспекту, махая приветственно всем, с кем встречались его глаза — «С днем Победы »!

©vesnyanka2007 Наталья Корнилова

[Пенка]

А чем тут не церковь, если люди приходят поклониться погибшим, да головы склоняют, поминают. Самая что ни есть церковь — Вечный огонь.

Что-то в этом есть...